Старая Франция

Объявление


За окном:
ночь
Прогноз погоды на ближайшие пару часов:
без осадков, погода ясная, ночь безоблачная
Температура воздуха: в норме;
Ветер: ;
Дата, время:
Четверг, 19 июля 1698 года, ~ 23:30 - 01:30

Добро пожаловать в Старую Францию.

Происходящее в игре


В городе...
Первый день ярмарки подходит к концу. При том, что по округе продолжают шастать Зверь и всякие тёмные личности... Уже ползут слухи о нескольких невинно загрызенных и посланном по душу Зверя и прочих небогоугодных личностей специальном отряде, сформированном самой Церковью...



Мастерский состав:


Мастера по приему квент:
Анелка Христо, Жоффруа де Гонневиль, Хайнрих Мейер Рауль д'Эстен
Мастера по квестам:
Жоффруа де Гонневиль, Хайнрих Мейер, Рауль д'Эстен


Внимание!

Игра переходит в формат эпизодички со свободным мастерингом. Появились первые игровые темы. Можно начинать играть, предварительно оставив заявку в теме для игроков.



Мы всегда рады видеть вас снова в Старой Франции



Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Старая Франция » Советы по отыгрышу » "Этикет"


"Этикет"

Сообщений 1 страница 2 из 2

1

Надеюсь, меня за это не покарают анально

Западная Европа. Раннее средневековье.

Свернутый текст

На развитие этикета в странах Западной Европы большое влияние оказали национальные обычаи и традиции разных стран, этические нормы различных слоев общества, религиозные обряды, суеверия и предрассудки. Историю этикета, его развитие и трансформацию с течением времени можно проследить по памятникам литературы и культуры. Знание истории этикета важно и для нашего времени, поскольку многие современные правила поведения берут свое начало в далеком прошлом и зачастую первоначально имели совсем другой смысл. Некоторые этикетные нормы прошлого изменились почти до неузнаваемости, а другие просто исчезли вместе с породившими их условиями, но так или иначе все принятые ритуалы поведения наложили отпечаток на развитие западноевропейской культуры.

Застольные манеры в раннем средневековье

Свернутый текст

Совместное принятие пищи всегда было обставлено определенными ритуалами и церемониями, так как, помимо утоления голода, оно имело еще и огромное социальное значение. Люди собирались за общим столом, чтобы отпраздновать какое-либо событие, установить или подчеркнуть дружеские, деловые или общественные связи, наконец, просто пообщаться. Поэтому еще в раннесредневековых церемониальных пирах важным было, кто сидит ближе к хозяину, за что поднимают тосты и т. п. О сервировке и застольном этикете в то время говорить сложно, поскольку, несмотря на богатую посуду, ели исключительно руками без соблюдения каких-либо правил.

Пиры в раннем средневековье

Свернутый текст

Пиры в раннее средневековье длились по многу часов. На них обсуждались дела, разрешались споры, исполнялись песни, происходил обмен ценностями, причем люди одного статуса должны были получить равноценные подарки. На пиру поднимались кубки в честь короля, успешного завершения военных походов, какого-либо именитого гостя и т. д. Совместное застолье считалось в раннем средневековье важным ритуальным актом, устанавливавшим дружеские связи, изгонявшим вражду, приносившим удачу. Поэтому вооруженные конфликты в пиршественном зале карались строже, чем где бы то ни было.
Во время пира хозяин восседал на возвышении во главе трапезы, раздавал милости приближенным, вручал подарки, часто подчеркивая пренебрежение к собственному имуществу. Подобная демонстративная щедрость чрезвычайно долго сохранялась в средневековом обществе и определяла многие правила поведения.

Застольный этикет в 11-13 веках

Свернутый текст

Применительно к обществу 11–13 веков уже можно говорить о правилах поведения за столом и определенных этикетных установлениях. Пировали за вытянутым столом, во главе которого сидел хозяин, или чаще за столами в форме букв Т или П, где маленький «главный» стол предназначался для хозяина и особо почетных гостей. Ранг гостя определялся близостью к месту хозяина, которого обслуживали первым в знак того, что кушанья не отравлены. Индивидуальных столовых приборов как таковых еще не было: мужчины и женщины сидели попарно, пили из одного бокала и ели из одной тарелки, а если же таковой не было, еду клали на плоские ломти хлеба, которые в течение всего обеда использовали в качестве тарелки, а затем бросали собакам. Мясо отрезали своим ножом. Скатерти и салфетки были широко распространены, часто сшиты из дорогих тканей и богато вышиты, но использовались не совсем так, как мы привыкли: о скатерть часто вытирали руки, а салфетки могли быть использованы, например, для того, чтобы завернуть еду и унести с собой, что не считалось дурным тоном.

Индивидуальные столовые приборы

Свернутый текст

Понятие индивидуального прибора появляется только к концу 15 века. В это время при сервировке стола стали приносить каждому тарелку, ложку, нож (раньше ложку тоже могли принести с собой), но все, кроме супа, по-прежнему ели руками, вытирая их об одежду или скатерть. В богатых домах подавались чаши для ополаскивания пальцев, иногда после каждой перемены блюд. Сосуды для питья еще долго не подавались каждому гостю в отдельности, а переходили от одного к другому. Принято было обилие перемен всевозможных блюд, как правило, из разных видов мяса и дичи, но при этом различные виды еды подавались вперемешку на больших общих блюдах. Число перемен на обедах знати могло достигать 15-20, вина также подавались в избытке, но об искусстве кулинарии вряд ли можно было говорить, и количество еды считалось признаком изысканного стола. В знатных и богатых домах на стол подавались целые бычьи, кабаньи, оленьи туши, фаршированные дичью и овощами. Тем не менее, даже при отсутствии элементарных столовых приборов существовало понятие хороших манер во время еды. Считалось неприличным хватать лучшие куски с общего блюда, следовало аккуратно брать ближайший кусок, вытирать руки не об одежду, а о салфетку или скатерть, вытирать губы, прежде чем пить. Использование ножа и вилки для еды (для того, чтобы готовить пищу или брать ее с блюда, было известно и ранее) восходит к 16 веку и является величайшим прогрессом в европейском застольном этикете. В 16 веке при помощи вилки ели только в Италии, остальные же европейские страны не спешили принять это нововведение: Анна Австрийская брала мясное рагу руками; при блистательном дворе ее сына Людовика XIV употребление вилки не приветствовалось и даже прямо запрещалось самим королем, предпочитавшим видеть своих придворных берущими пищу руками, как и он сам; Монтень не пользовался вилкой, признаваясь, что зачастую он ест так быстро, что кусает себя за пальцы. В Англии об употреблении вилок не упоминалось ранее 1600 года, а редкие исключения вызывали удивление. Например, в начале 17 века англичанин Томас Кориат, побывавший в Италии, писал: «Я видел обычай... который не распространен ни в одной христианской стране, а лишь в Италии. Итальянцы... всегда пользуются маленькими вилами, когда режут мясо.. и если кто-либо, сидя за едой в компании, коснется общего блюда руками, он нанесет собравшимся обиду как преступивший правила хороших манер... Причина этой диковины такова, что итальянцы не хотят, чтобы блюд касались руками, считая, что пальцы человека не всегда чисты». Тем не менее Кориат быстро привык к вилке и продолжал пользоваться ею по приезде в Англию, за что получил от соотечественников прозвище «вилконос», и охарактеризовал их как «грубых, невежественных, неуклюжих, жадных варваров». Пользование ножом и вилкой стало общепринятым лишь к середине 18 века, что чрезвычайно способствовало повышению культуры застолья.

Изменение застольных манер

Свернутый текст

Салфетки и чаши для омовения рук были чрезвычайно распространены, но, видимо, это не делало тогдашние застольные манеры утонченнее, если еще в 17 веке рекомендовалось не облизывать пальцы, не сморкаться в скатерть, не плевать в свою тарелку, не бросать кости под стол. В 18 веке необходимостью стало соблюдать за собой чистоту, накладывать пищу своей ложкой, не есть с ножа и не сморкаться во время еды. Признаками роскошного стола в этот период являлись уже не только серебряная посуда, дорогие скатерти, салфетки, свечи и светильники, как это было в 16—17 веках, но и изысканные блюда, поскольку в 18 веке появляется кулинария как искусство и как следствие этого — кулинарная мода, законодательницей которой являлась Франция. После Великой французской революции открывается больше ресторанов, а процесс принятия пищи в обществе все более усложняется. Для 19 века характерны очень сложные застольные манеры, четкий порядок рассаживания и обслуживания гостей. В этот период появляется очень большое количество столовых приборов (для закусок, рыбы, мяса, салата, устриц, десерта, фруктов, чая, кофе и т. д.), умение правильно пользоваться которыми считалось необходимым. Также усложняются правила пользования салфеткой, строго регламентируются правила общения за столом, осанка, ритуалы произнесения тостов, начала и конца обеда.

Застольная беседа

Свернутый текст

Но застольные манеры сводились не только к умению пользоваться приборами и соблюдению правил еды и питья. Неотъемлемой частью любого обеда являлась застольная беседа, которая также подчинялась требованиям этикета. Еще в средние века появился обычай сажать вместе мужчин и женщин, и тогда обычай есть и пить из общего прибора естественным образом приводил к беседе между соседями, часто не желавшими быть услышанными. Позже, в 15—16 веках, когда в знатных домах распространяется обычай для хозяина и почетных гостей обедать отдельно в небольшой гостиной, угощая остальных в смежном с ней общем зале, правила застольной беседы продолжают развиваться. Не было принято вести за столом слишком серьезные разговоры, касающиеся политики, религии и других тем, способных вызвать споры. Не приветствовалась манера произносить длинные монологи: каждый должен был иметь возможность и время высказаться. Во все времена считалось, что молодежь должна была больше молчать, прислушиваясь к словам старших. Для молодого человека 15—16 веков считалось неприличным жевать, когда к нему обращаются. Тогда же сформировалось правило о том, что за общим столом нельзя шептаться и оказывать в беседе предпочтение кому-либо одному, а также смеяться, чтобы никто не мог принять это на свой счет. Хозяин должен был проявлять скромность и ни в коем случае не говорить ничего, что могло быть воспринято как самовосхваление. В 18 веке уже считалось дурным тоном говорить слишком громко, привлекая к себе излишнее внимание, а также много говорить о себе и упорно настаивать на своей точке зрения. Вообще споры никогда не приветствовались в застольной беседе и их положено было избегать. Идеальной в 18—19 веках считалась ситуация, когда все приглашенные могли свободно вступить в беседу, не обременяя своими монологами. В 19 веке правила общения за столом стали еще более строгими. Необходимо было поддерживать общий разговор, а с соседями общаться так, чтобы разговор был слышен окружающим. Молчание не приветствовалось, даже если сказать было нечего. В руководстве 19 века по этикету описан случай, когда дама, которую посадили за стол рядом со своим личным врагом, сочла необходимым в течение времени, «достаточного для пристойного разговора с соседом», декламировать ему таблицу умножения, чтобы не обидеть хозяйку. Закономерно для 19 столетия расширился и список запретных тем: помимо политики и религии, в него входили болезни, прислуга, отношения между мужчинами и женщинами и любые сколько-нибудь серьезные проблемы, затрагивающие присутствующих. Если беседа шла в общественном месте (например, в ресторане), нельзя было упоминать личных имен, особенно женских. Многие из этих правил сохранились до настоящего времени, другие давно забыты, но общие принципы общения людей за одним столом сохранились и в наше время — беседа должна быть более или менее общей и не доставлять неудовольствия никому из приглашенных.

Одежда в раннем средневековье

Свернутый текст

В раннем средневековье одежда еще не стала этикетным символом и была практически одинакова у мужчин и женщин — верхние и нижние рубашки и штаны. Отличие состояло только в том, что женская рубашка была длиннее, а богатые шили одежду из более добротных и дорогих тканей.

Одежда как символ сословных различий

Свернутый текст

Средневековый костюм постепенно разделялся на мужской и женский (мужчины носили штаны, женщины — род длинного платья поверх рубашки), а также появились различия по иерархическому признаку. В 12 веке феодалы начали носить длинное платье, подчеркивая невозможность физического труда. Дамы носили широкие до земли рукава, прикрепленные к платью застежками. Появились новые дорогие ткани, доступные лишь очень богатым людям — шелк, а позднее меха и кружево. В четко структурированном феодальном обществе одежда служила больше чем просто защитой от холода или знаком личного благосостояния — она означала принадлежность к определенной группе, и каждый должен был носить костюм, соответствующий его положению. Моды как таковой еще не существовало, фасоны менялись раз в столетие. Одежда передавалась по наследству и в средневековом обществе играла очень важную роль. Костюм определенного фасона и цвета был символом социального статуса человека и определял его принадлежность к группе — университет и цеховая корпорация, городской патрициат, монашеский и рыцарский ордена имели свои четко определенные особенности в одежде. Нельзя было носить не соответствующий статусу костюм: за преступление члена корпорации (а им в этот период был каждый) могли лишить права носить костюм данной корпорации. Например, в 1462 году, городской совет Аугсбурга запретил купцу Ульрику Дендриху за растрату городской казны носить соболя, куницу, бархат, золотые и серебряные украшения. Феодалы, стремясь к исключительности своего костюма, также выступали против использования его элементов в одежде представителей других сословий. Указы королей Англии, Франции и других европейских стран 13—14 веков запрещали горожанам носить дорогие меха и украшения. Городское законодательство также регламентировало одежду: например, костюмы и украшения женщин должны были соответствовать статусу их мужей. В рыцарской культуре было популярно использование цветовой символики одежды: цвет должен был отражать не только социальное положение, но и состояние носящего его: надежду, любовь, горе, радость и т. д. Чрезвычайно популярен был обычай носить цвета дамы своего сердца.

Появление моды

Свернутый текст

В 14—15 веках зарождается мода, на которую попеременно оказывают влияние практически все страны Европы. Сначала в моде итальянский костюм — короткий камзол и плащ у мужчин, декольтированное платье, украшенное золотым и серебряным шитьем, — у женщин; затем он уступает место торжественной испанской моде — темное сукно, жабо, огромные кринолины. На протяжении столетий моды меняются, но на основе фасонов, принятых во Франции. Нижнее белье появляется только в 18 веке вместе с воскрешением норм личной гигиены, незаслуженно забытых в 16—17 веках. Моды теперь меняются быстро, но основной принцип одежды аристократии остается неизменным — она всегда подчеркивает полную невозможность физического труда и призвана только украшать. Изменения в стиле 19 века приносят в одежду удобство, но, к сожалению, только в мужскую. Женщины после недолгого отдыха от корсетов и фижм 18 века в платьях античного стиля вновь возвращаются к корсетам, кринолинам и турнюрам, не только мешающим двигаться, но и вредным для здоровья. Мужской же костюм этого времени — фрак, смокинг, визитка, а затем пиджак в сочетании с длинными брюками, предназначенными не столько для красоты, сколько для более или менее активной деятельности — весьма удобен и сохраняется до 20 века. Костюм 19 века перестает быть символом классовых различий, но остается важной частью этикета, так как в этот период формируется строгое разделение туалетов для дневного времени и вечера, работы и отдыха, визитов, посещений театра, бракосочетаний, траура и т. д. Проявлением хорошего вкуса в одежде считается следование моде, но предпочтение не должно отдаваться слишком яркой одежде, что расценивается как вульгарность для этого века господства буржуазной добродетели.

Подарки в раннем средневековье

Свернутый текст

В раннесредневековом обществе, на стадии складывания феодальных отношений, уже существовали развитые формы этикета. Огромную роль в жизни варварского общества (как, впрочем, и в более поздние эпохи) играл ритуальный обмен дарами. Бракосочетание, поминки, посещение гостей, совершение сделки, заключение мира и многие другие важные вехи в жизни человека сопровождались взаимным вручением подарков. Эти дары могли иметь значительную материальную ценность, но могли быть и символическими, поскольку самым важным было то, что между людьми возникали узы дружбы или служения. Подарки считались важным средством поддержания общественных связей, а подчеркнутая щедрость и гостеприимство обеспечивали человеку положение в обществе. Пригласившего в гости необходимо было в свою очередь пригласить к себе на пир и отплатить не менее, а если возможно, то и более щедрым и обильным угощением.

Этикет в феодальном обществе. Рыцарский кодекс

Свернутый текст

Основной чертой феодального общества являлась его строгая иерархичность. Это общество, где социальные роли были четко распределены, где индивид уже при появлении на свет обладал комплексом определенных прав и обязанностей, в том числе и в сфере этикета. Более строгому регламентированию поведения в феодальном обществе были подчинены представители господствующего сословия. Возникшая в 11 веке общественная система рыцарства распространилась по всей Европе, оказывая огромное влияние на европейский этикет и создавая вокруг феодальной аристократии бесчисленное множество новых церемоний и ритуалов, таких, как посвящение в рыцари, принятие оммажа (от французского hommage —вассальная зависимость), объявление войны и участие в турнире, служение сеньору и избранной даме сердца. Кодекс рыцарской чести предписывал соблюдение сложных этикетных процедур, отступление от которых даже в мелочах мог уронить достоинство рыцаря в глазах других представителей этого класса. Каждый поступок рыцаря, его одежда и ее цвета, его слова и жесты — все имело определенное символическое значение. Даже в тех случаях, когда, казалось бы, требовалась личная инициатива, рыцарь должен был сообразовывать свое поведение не со здравым смыслом, а с требованиями этикета. Например, во время битвы при Креси французские рыцари, прискакавшие к королю со срочным боевым донесением, не посмели первыми обратиться к королю, так как только он обладал таким правом по отношению к своим подданным. Когда же король, наконец, начал говорить с ними, рыцари долгое время препирались, уступая друг другу почетное право докладывать королю и не думая о том, что промедление могло губительно отразиться на ходе битвы.

Требования к рыцарю

Свернутый текст

Согласно принятым в средние века представлениям, неоднократно сформулированным в литературных памятниках 12-13 веков, основными добродетелями рыцаря являлись храбрость, честность, великодушие, щедрость, гостеприимство, учтивость, стремление к славе. Все эти качества идеальный рыцарь должен был постоянно демонстрировать, как бы исполняя отведенную ему роль. Например, щедрость, как одна из основных доблестей феодального сеньора, проявлялась в том, что он раздавал и растрачивал свои богатства, не считая ни доходов, ни расходов и поражая гостей и вассалов своей часто бессмысленной расточительностью (один рыцарь велел засеять вспаханное поле кусками серебра, другой использовал для приготовления пищи восковые свечи вместо дров). Гостеприимство выражалось в организации бесчисленных пиршеств с огромным количеством гостей, где подавались десятки изысканных блюд и раздавались дары.

Посвящение в рыцари

Свернутый текст

Жизненный путь рыцаря был четко определен с самого рождения. С детских лет мальчиков обучали владеть оружием, а в семилетнем возрасте будущего рыцаря посылали служить пажом в замок родственника или сеньора. Там он учился охотничьему мастерству, верховой езде, искусству боя, а также манерам поведения по отношению к высшему, равному ему лицу или даме. Рыцарь должен был уметь играть на музыкальных инструментах, часто — слагать стихи (хотя умение читать и писать далеко не было обязательным), играть в шахматы, танцевать. В возрасте 14 лет паж становился оруженосцем и сопровождал своего господина в походах и на турнирах, помогая ему на поле брани и прислуживая в замке. В 21 год наступала пора посвящения в рыцари. Посвященный, одетый в платье определенного цвета, проводил ночь, бодрствуя в часовне, затем посвящал Богу свой меч и принимал причастие. Далее следовало ритуальное омовение, потом оруженосец преклонял колено перед сеньором, который наносил ему символический удар в шею или по щеке, после чего рыцарю надевали шпоры и перепоясывали его мечом. Полностью вооруженный, он вновь вставал перед сеньором на колени и получал еще один символический удар мечом. После этого рыцарь садился на коня и демонстрировал присутствующим свою ловкость и умение владеть копьем, поражая мишень.

Принятие вассальной зависимости

Свернутый текст

Полноправный рыцарь должен был входить в сложную систему сеньориально- вассальных отношений, т. е., как правило, служил своему сеньору и покровительствовал тем, кто находился в вассальной зависимости от него. Для установления таких отношений необходимо было выполнить ритуальную процедуру оммажа, когда вассал, стоя на коленях, вкладывал свои руки в руки господина и приносил ему клятву в верности, после чего получал от сеньора меч в знак установления взаимных обязательств.

Турниры

Свернутый текст

Турниры, являвшиеся неотъемлемой частью образа жизни рыцаря, проводились в соответствии с установленным ритуалом. Соперники, одетые в цвета своего рода или своей дамы, с непременным гербом и девизом на щите, должны были выбить друг друга из седла, строго соблюдая правила. В первый день турнира проводились единоборства, когда каждый мог выбрать себе соперника и вызвать его на бой, затем происходило сражение двух отрядов. Победитель получал награду из рук устроителей турнира или избранной им дамы. Турнир мог устроить король либо любой достаточно богатый и знатный феодал, имеющий такую возможность. С течением времени эти состязания обставлялись все более пышно, включая в себя элементы театрализованного действия.

Обеты

Свернутый текст

Много внимания уделялось соблюдению обетов, какими бы странными или даже смешными они ни казались в другие времена. Рыцарь мог дать клятву не прикасаться к пище или какому-либо определенному ее виду, не стричь волос, есть и пить стоя, носить на себе цепи и даже не мыться до тех пор, пока не исполнит торжественно данного обещания, касавшегося, как правило, военных подвигов.

Представления об учтивости

Свернутый текст

Стремясь к первенству при дворе, на турнире или на поле брани, рыцари соревновались друг с другом в учтивости. Неслыханным позором для рыцаря было не предоставить старшему по рангу то место, которое ему подобало, но и среди равных было распространено постоянное и подчеркнутое стремление оказать почести. Уступить более почетное место, пойти навстречу, первым обнажив голову в знак уважения, считалось признаком хорошего воспитания, и потому при посещении храма или переходе через узкую улочку начинались бесконечные споры о том, кто кому уступит дорогу, а при попытке поцеловать руку даме та часто отдергивала ее, чтобы избежать якобы незаслуженной чести.

Куртуазная любовь и культ дамы

Свернутый текст

В средние века церковь и законодательство освящали неравноправие мужчин и женщин. Женщина была лишена многих социальных и экономических прав, ее подчиненное положение в семье было законодательно закреплено. Выходя замуж, она теряла все права на наследство от родителей, не получая ничего, кроме своего приданого; оставаясь вдовой, она зависела от своих сыновей. Тем не менее именно в этот период возникает так называемый «культ дамы», или форма отношений между рыцарем и его дамой, названная «куртуазной любовью», что нашло свое отражение в рыцарской поэзии 12–13 веков, в произведениях таких авторов, как Вольфрам фон Эшенбах, Вальтер фон дер Фогельвейде, Кретьен де Труа и других. Согласно средневековым источникам отношения рыцаря и дамы приравнивались к отношениям сеньора и вассала и часто описывались с употреблением той же терминологии. Рыцарь должен был избрать себе объект поклонения и служить избранной даме как своему сеньору, даже если его чувство никогда не было вознаграждено. Прекрасная дама в представлении средневековых авторов должна была обладать любезностью, способностью вести светскую беседу, красотой, благородством манер, веселым нравом и кокетливостью. Куртуазная любовь никогда не была связана с браком и противопоставлялась ему, но тем не менее, невзирая на «незаконность» отношений, который могли представлять собой и платоническое «служение», и адюльтер, и даже «любовь на расстоянии» (когда рыцарь совершал подвиги во имя дамы, которую никогда не видел), поведение рыцаря и дамы определялось целой системой строго установленных норм. Рыцарь всячески демонстрировал свое чувство: хорошим тоном считалось в отсутствии дамы или при ее очевидной неблагосклонности обнаруживать свои страдания. От него ожидалось, что он не сможет ни есть, ни спать, прекратит всякие развлечения, громко оплакивая свою участь. Принято было носить цвета своей возлюбленной (символика цвета играла важную роль в средневековом этикете и в особенности в отношениях между влюбленными) и предметы ее туалета, подаренные в знак любви. Иногда по окончании турнира дамы оставались полуодетыми, так как дарили рыцарям свои украшения и детали одежды вплоть до рукавов и рубашек. Эти подарки имели большое значение и всегда сопровождали рыцаря. Если он побеждал в турнире, будучи одетым в цвета своей дамы, он посылал ей коня и оружие побежденных противников. Дама могла оставаться равнодушной к ухаживаниям, не проявляя жалости и сострадания, но могла и принять их, также нося герб своего поклонника и демонстрируя его дары. И дама, и в особенности рыцарь часто давали обеты и клятвы, сопряженные с особенной трудностью выполнения (известен случай, когда дама вручила своему возлюбленному свою рубашку вместо кольчуги для участия в турнире, а затем, после его победы, с гордостью надела окровавленную рубашку поверх своего платья). Даже для чрезвычайно знатных феодалов не считалось зазорным слагать стихи и песни в честь дамы и даже лично исполнять их (иногда восхваление дамы поручалось странствующим менестрелям, воспевавшим красоту и благородство какой-либо особы везде, где им приходилось скитаться). Несмотря на всю искусственность кодекса куртуазной любви, концепция служения даме стала стандартом поведения на протяжении столетий. Она повысила положение женщины в обществе и требовала от мужчины хотя бы внешнего соответствия нормам щедрости, учтивости, верности и скромности. Появившиеся в тот период понятия о «благородном» поведении создали поведенческие образцы, сохранившиеся до настоящего времени. Таким образом, рыцарский кодекс оказал чрезвычайно важное влияние на развитие этикета в последующие столетия и внес несомненный вклад в формирование современных манер, поскольку даже этикет двадцатого столетия предусматривает для женщин определенные привилегии и преимущества.

Придворный этикет

Свернутый текст

С 15 века все большее влияние на развитие западноевропейского этикета оказывал чрезвычайно усложнившийся церемониал королевских дворов. Сначала определенное влияние оказывали испанские и бургундские ритуалы, затем с развитием абсолютизма главную роль начала играть Франция. В это время появляются многочисленные пособия по этикету, который становится настолько сложным, что при дворах появляется специальная должность церемониймейстера, следившего за выполнением всех его тонкостей и строжайшим образом регламентировавшего всю дворцовую жизнь. Члены семьи монарха и придворные должны были в определенный час вставать, точно указывалось, кто должен был присутствовать при одевании монарха, подавать предметы его туалета, сопровождать его во время прогулки и т. д. Было точно определено, как проходили церемонии аудиенции, торжественных выходов, прогулок, обедов, балов. Например, при бургундском дворе герцог два–три раза в неделю давал публичные аудиенции, где каждый мог вручить ему прошение. Все придворные должны были присутствовать, размещаясь согласно рангу по обе стороны трона, а подле него находились коленопреклоненные чиновники, читавшие и рассматривавшие прошения. Пышные обряды сопровождали рождение, брак и смерть при королевском дворе. Чем выше ранг, тем более сложным был ритуал. Например, королева Франции в течение года не покидала покоев, где ей сообщили о смерти супруга, а для принцесс этот срок ограничивался шестью неделями. Покои были занавешены и убраны черным, и принцесса, одетая в траур, должна была провести эти шесть недель в постели. Покои для пребывания знатной дамы после родов убирались зеленым шелком, причем все предметы в этих комнатах служили определенным церемониальным целям.

Право первенства

Свернутый текст

Право первенства в придворном этикете приобретает определяющий характер. Вопрос преимущества кого-либо зачастую становится вопросом жизни и смерти, так как непростительным оскорблением считалось занятие, хотя бы и нечаянное, чужого места или вход в комнату раньше персоны более высокого ранга. Имело значение, кто на чем сидит, кто оказывает ту или иную услугу королю. Придворный или посол иностранного государства, удостоенный лучшего места, считался занимавшим более высокий ранг, что приводило даже к международным конфликтам, так как посол, чью карету на королевской прогулке обогнала карета другого, мог счесть это унижением своей страны и ее двора. Поэтому все поведенческие нормы были тщательно формализованы. При бургундском дворе было точно предписано, каким именно придворным дамам можно было ходить рука об руку и должна ли (и каким именно образом) одна другую поощрять к подобной близости. Известны случаи, когда строгое соблюдение этикета приводило к принесению в жертву человеческих жизней. При испанском дворе Филиппа II королева однажды упала с коня, застряв ногой в стремени. Конь поволок королеву за собой, но никто не рискнул помочь ей, чтобы не оскорбить ее величество прикосновением к ее ноге. Когда двое придворных все же решились спасти полумертвую королеву, то они поспешили немедленно скрыться от гнева короля за грубое нарушение правил этикета.

Этикет при французском дворе 17 века

Свернутый текст

Эта система достигла своего апогея в 17 веке при дворе Людовика XIV, где стараниями «короля-солнца» была ритуализирована каждая мелочь. Церемонии того времени возносили короля до уровня недоступного божества. Утром, при пробуждении короля, на него надевали халат главный хранитель опочивальни и несколько придворных, причем было расписано не только то, кто какую именно оказывал услугу, но и их движения. Затем двери опочивальни открывались, и короля могли лицезреть придворные высших рангов, склонившиеся в глубоком поклоне. Король произносил молитву и выходил в другую комнату, где одевался, при этом ему вновь прислуживали представители высшей знати, в то время как основные придворные, имеющие на это право, лицезрели этот процесс, стоя в отдалении в почтительном молчании. Затем король удалялся в часовню во главе процессии, а на его пути рядами стояли сановники, не удостоенные аудиенции, повторяя свои прошения в надежде, что проходя мимо, Людовик XIV услышит их и даже, может быть, произнесет: «Я подумаю об этом». Во время королевской трапезы все придворные должны были стоять, соблюдая полнейшую тишину. Король восседал в кресле. Королева и принцы, если они присутствовали, имели право сидеть на стульях, а другие члены королевской семьи — на табуретах. Король мог оказать величайшую честь знатной даме, позволив ей сесть на табурет; у мужчин такой привилегии не было, но все они стремились к ней ради своих жен. Понятно, что в таких условиях принципиальное значение придавалось вопросам первенства, и никто уже не уступал, как в средние века, своих привилегий и прав другому. Тот, кто удостаивался особой чести (например, нести свечу в королевской опочивальне), мог получить дополнительные социальные и, что не менее важно, материальные преимущества перед другими. Чины, милости, деньги, поместья — все добывалось именно при дворе, в толпе придворных, подчиненной этой строжайшей иерархии. Придворные были вынуждены ежедневно проводить стоя долгие часы ожидания, терпеть скуку королевской трапезы и унизительные обязанности прислуги для того, чтобы быть замеченными королем. Годы, проведенные подобным образом, оказывали пагубное влияние на их характер и интеллект, но приносили ощутимые материальные выгоды.

Требования к придворным

Свернутый текст

Очевидно, что придворные обязательства требовали от дворянина определенных качеств. Сохранились руководства по поведению того времени, из которых одним из самых известных является сочинение графа Кастильоне «Придворный». Согласно ему придворный должен быть любезен и внимателен, избегать сплетен, злоязычия и лжи. Его манеры должны были выглядить естественными без неловкости, он обязан был хорошо говорить на нескольких языках, уметь играть в карты, не обращать внимания на денежные потери, петь, рисовать, танцевать, играть на музыкальных инструментах, практиковать модные в то время виды спорта, но отнюдь не игры простонародья. На войне ему рекомендовалось избегать ненужного риска, если он находился вне поля командира. Вежливость его должна была возрастать в зависимости от ранга собеседника, а по отношению к королю его манеры должны были напоминать поведение слуги перед господином. Понятно, что не все из этих норм осуществлялись на практике, но правила поведения по отношению к королю необходимо было соблюдать неукоснительно.

Возникновение дипломатического этикета

Свернутый текст

Придворный этикет дал начало этикету дипломатическому, так как именно при королевских дворах происходили приемы иностранных посольств. В раннем средневековье на церемониал международного общения в Европе решающее влияние оказывали торжественные и пышные ритуалы Византийской империи, имевшие своей целью убеждать в могуществе своей страны, демонстрировать ее богатства, силу и превосходство. Позднее, когда вопросы первенства стали играть при дворе важнейшую роль, возникла необходимость четко определить место каждого дипломата и соответственно его страны в общем церемониале. Дипломату приходилось быть еще более пунктуальным и строгим к соблюдению всех правил этикета, чем остальным придворным, так как он представлял не столько себя, сколько свою страну. Постепенно во избежание конфликтов, которые могли вспыхнуть из–за действительных или мнимых оскорблений, формы официальных контактов между представителями различных государств становятся все более и более регламентированными и остаются таковыми и в наше время. Дипломатический протокол, способствовавший предотвращению спорных моментов между представителями государств, был официально утвержден в 1815 году на Венском конгрессе, где было решено принимать послов по дате и часу их представления или по алфавиту. Это дало возможность исключить предположение о предпочтительности той или иной стороны.

http://www.ref.by/refs/68/33077/1.html

Отредактировано Виктор Мануэль Доротео (2011-06-05 01:25:03)

0

2

Эти материалы мы решили посвятить трем векам западноевропейской истории – 16-му, 17-му и 18-му. Безусловно, это самая «романтическая» пора европейской истории, и три четверти всех авантюрных романов, всех пьес «плаща и шпаги» черпают сюжеты из этой эпохи. Но историков привлекает, естественно, не одна только ее живописность. С некоторых пор они усматривают в ней важные смысловые «рифмы» с процессами, которые переживает Западная Европа в наши дни. Это было время становления национальных государств и утверждения основных принципов отношений между ними. Первая общеевропейская война (Тридцатилетняя, 1618–48 гг.), первая «мировая» война (если считать таковой Семилетнюю войну 1756–63 гг., охватившую не только Европу, но и заморские территории), провал идеи всеевропейской монархии (прообраза Евросоюза), три буржуазных революции, мощные духовные встряски, сформировавшие сознание современного европейца, – вот далеко не полный перечень того, что «случилось» с Европой за эти три века.
Не претендуя на глубину, мы все же хотим быть в нашем рассказе достаточно занимательными.
Итак, начинаем…

«Эпоха дворов» – а была ли она таковой?..

Свернутый текст

Немецкий историк Н. Элиас назвал 16–18 века в Европе «эпохой дворов и королей». Как будто для этого есть все основания, ведь именно тогда скромный Людовик Четырнадцатый произнес, обращаясь к парламенту города Парижа: «Вы полагаете, господа, что государство – это вы? Государство – это я!»
Конечно, сие вовсе не означало, что все жизненные ресурсы той или иной страны принадлежали только ее монарху. До такой монополии европейцы не додумались даже в самые страшные времена. Речь лишь шла о том, что власть и сама личность монарха служат гарантией социального мира и учета интересов основных (во всяком случае, имущих) слоев населения. А кроме того, монарх является тем, кто отстаивает национальные интересы на международной арене.
Итак, монарх – гарант покоя и арбитр во всех спорах. К этому грустному выводу общество обычно приходит через хорошую мясорубку, – через войну Алой и Белой розы в Англии или через век гражданских и религиозных смут во Франции.
Конечно, при таком подходе монарший двор становился и главным источником власти, богатства, славы, – смыслом жизни. Великий Жан Расин слег в постель, а затем и умер, только ПРЕДПОЛОЖИВ, что король, ВОЗМОЖНО(!), больше не испытывает к нему симпатию, – что, между прочим, даже не всегда означало удаление от двора!..
И все же не только жениться по любви короли не могут, но и не могут совершенно определять ход истории. Многие исследователи теперь утверждают, что не двор и даже не дворянство были квинтэссенцией абсолютистских режимов, – что, по сути-то, эти режимы опирались на буржуазию и бюрократию. Правда, при этом остается открытым вопрос, почему же все абсолютистские режимы так плохо кончили, – а именно, буржуазными революциями?
Ну, да историки разберутся в этом. Бесспорно одно: абсолютизм есть форма диктатуры порядка в обществе, когда оно переходит от феодализма к капитализму.
В этот период меняется сам принцип собственности. Если при феодализме собственность феодалу (да и крепостному крестьянину) дается в качестве платы или награды за его службу (и, следовательно, может – теоретически – быть отобрана; то есть абсолютным правом собственности обладает лишь монарх, а в средневековой Западной Европе, по сути, только папа римский), то при капитализме торжествует принцип священной и неприкосновенной частной собственности любого из граждан. Отсюда естественным образом вытекают гражданские права и свободы, о которых нам лишь пока мечтать и мечтать, если быть реалистами.
Естественно, этот переворот происходит не только в отношениях, но в головах и сердцах людей. Человек становится мерою всех вещей и центром вселенной.
Первой ласточкой этого переворота стало итальянское Возрождение, опиравшееся, прежде всего, на экономический подъем и расцвет торгово-банковского капитала итальянских городов-государств. Увы, по ряду причин итальянцам не удалось тогда создать мощное единое государство, и прекрасный, но хрупкий цветок их Возрождения был сорван жадными руками гораздо более воинственных французов, испанцев, австрийцев, немцев. Но к чести сорвавших цветок сей, духовную эстафету Ренессанса они, как смогли, продолжили…
Переворот в душах и … в кошельках

Если верить историкам, все началось с бумажки, которую 31 октября 1517 года дюжий профессор богословия Мартин Лютер приколотил к дверям замковой церкви в Виттенберге. Бумажка была пространная. В 95 пунктах текста профессор подверг сокрушительной и совершенно справедливой критике теорию и практику католической церкви. Главным из пунктов был тот, что указывал на вещь, вообще говоря, само собой разумеющуюся, – если бог всеведущ и всемогущ, то зачем для общения с ним верующему нужны загребущие посредники, – то есть, попы? Конечно, в свое время перекупщики духа святого подвели под свои права особую теорию (пользуясь и общим одичанием населения в раннее средневековье). Известно, что читать Библию в средневековой Европе имели право только священники, и то на латинском языке. О, компания «Папа римский и… племянники» (чаще всего именно они были его «премьер-министрами») умела хранить тайну своего вклада! Но час икс пробил, и осеннее обострение краснорожего виттенбергского профессора получило самые далеко идущие исторические последствия.
Тезисы Лютера стали той спичкой, что зажгла пожар Реформации. Европейское общество было уже готово сбросить путы средневековых догм и ограничений, одним из которых был авторитет окончательно зарвавшейся в стяжательстве католической церкви. Поднимающейся буржуазии нужна была эффективная и дешевая церковь, а крепнущим национальным государствам – независимость от корыстных амбиций римского первосвященника.
Неслучайно первое «фэ» римским папам было произнесено на немецкой земле. Власть католической церкви воспринималась в Северной Европе как диктат Рима, как вмешательство чужаков. Бури Реформации и Контрреформации разорвали карту Европы примерно поровну, – причем к Лютерову протестантизму отошел большей частью германский по своим корням Север. Романский Юг, слишком художественно настроенный, так и не смог отречься от красоты и помпы католического богослужения. Сама Германия в этом вопросе «раздвоилась», а в следующем столетии заплатила самую большую цену за участие в «богословских» баталиях.
Лютера поддержали разные силы: корыстные князья, мечтавшие присвоить церковное имущество, буржуа, интеллектуалы.
Беглый француз Жан Кальвин продолжил дело Лютера, еще больше завинтив гайки нового учения. Он выдвинул тезис о предопределении. Согласно ему, бог ЗАРАНЕЕ определяет, кто в жизненной борьбе будет победителем, а кто – проигравшим. Это прекрасно психологически объясняло, почему одни люди добиваются успеха, а другие, вопреки стараниям, имеют в итоге шиш. Таким образом, все должны были включиться в борьбу за успех, результат которой предопределен, но самому человеку неведом. Эта мобильная схема отвечала настроениям и жизненному опыту людей, которые в эпоху войн, колониальных авантюр и социальных катаклизмов занимались рискованным, то необычайно прибыльным, то в прах разорительным бизнесом.
Революция произошла не только в головах, но и в кошельках европейцев, ведь 16 век – время Великих географических открытий. Из Америки в Европу хлынули потоки золота и серебра, и это имело самые парадоксальные последствия для европейской экономики и политики. Цена золота многократно упала, разразилась неслыханная инфляция. Все цены подскочили в 4–5 раз! Простые граждане часто шли по миру, а монархи не могли наполнить казну. Все это усиливало социальную напряженность. Для Европы наступило время мятежей и смут, которые порой принимали форму гражданской войны (в Германии. Франции, Нидерландах).
Европа буквально захлебнулась «золотом инков», а экономика Испании просто пошла ко дну. В самом деле: зачем развивать промышленность, если все можно купить у соседей? В результате «индейское» золото оседало не в карманах испанских королей и их родственников германских императоров, а в кошельках французских, английских, голландских и немецких бюргеров. (Вам эта ситуации ничто не напоминает?..)
И все же 16 век – время гегемонии Испании. Не только испанское золото, но и испанские моды, испанский язык доминируют в обиходе всей европейской знати. Воинственная испанская армия остается сильнейшей в Европе до середины 17 столетия!
Однако план создания всеевропейской единой монархии придет не из Толедо или из совсем маленького тогда Мадрида, а из… всем нашим современникам отлично знакомого Брюсселя!
Во всяком случае, именно в этом городе прошли детство и юность того, кто чуть было не стал всеевпропейским монархом.
Карл Пятый – « общеевропейский » монарх: несостоявшийся проект века

Итак, знакомьтесь, – главный претендент на титул мирового лидера всех времен и народов император Священной Римской империи германской расы и король Испании Карл Пятый Габсбург. Именно он мог бы с наибольшим основанием сказать, что в его империи никогда не заходит солнце. Не только вся Южная Америка, часть Америки Северной, но и бОльшая часть Западной Европы находилась под его скипетром. Островками независимости оставались лишь Франция, Британия, Польша и Скандинавия. Но эти островки, в конечном итоге, и поглотили весь колоссальный ледник империи Карла Пятого.
Однако все по порядку. Карл Пятый был внуком австрийского императора (и императора Священной Римской империи германской расы) Максимилиана Второго. Сей мудрый дедушка сформулировал основные принципы политики для себя и своего внука, – а заодно и поставил цель создания на базе монархии Габсбургов мировой католической империи.
Любопытней всего, что в то воинственное время Максимилиан Габсбург, как и его внук, предпочитал действовать мирными средствами. Лозунгом дня стали его слова: «Пусть весь мир воюет, счастливая Австрия будет заключать браки!» Звучало весело и гуманно, но так по духу старосветски, так средневеково еще, так феодально!.. Как будто территории и населяющие их народы (которые уже имели начатки гражданского общества) – всего лишь имущество какой-то очередной прыщеватой принцессы…
Впрочем, благодаря этим бракам небогатый, в общем, Максимилиан прибрал к рукам самый процветающий «регион» тогдашней Европы – нынешний Бенилюкс, включая и северо-запад Франции, ведь он был тестем самого Карла Смелого – последнего герцога Бургундского, так хорошо знакомого нам по «Квентину Дорварду». От него Карл Пятый унаследовал оттопыренную губу (ставшую фамильной чертой всех последующих Габсбургов) и чудовищно сложный и нудный этикет, о котором мы расскажем немного позже.
Итак, с конца 15 века голубая кровь Габсбургов стала общеевропейской валютой. Браки заключались весьма расчетливо, так что маленький Карл получил права не только на австрийскую, но и на испанскую корону. Последнее обстоятельство было особенно важным, ведь приданым Испании были ее колонии…
Но за все в жизни приходится платить. Женщина, которая принесла в дом Габсбургов корону Испании, рано лишилась мужа и впала во мрак безумия (Хуана Безумная). Ее сын Карл (родившийся в 1500 году) воспитывался у тетки Маргариты в Брюсселе. Карл походил внешне на свою мать, всю жизнь страдал мучительными мигренями и с 30 лет – подагрой, но мужественно боролся с болячками.
Он получил космополитическое воспитание. Карл владел несколькими европейскими языками и великолепно умел подлаживаться под тон любого из народов тогдашней Европы. Судьба не наградила его броской внешностью: он был невысок, худощав, а рот постоянно держал открытым. Но зато он был амбициозен, осторожен, прагматичен и… благороден! Вероятно, тезка и прадедушка Карл Смелый вдохнул в него рыцарский дух, – Карла Пятого историки дружно называют последним рыцарем на троне.
Ах, все эти замечательные сами по себе качества шли вразрез с наступившей эпохой Возрождения! И духовная основа политики Карла (католицизм, идеология средневекового феодального общества), и ее цель (наднациональный союз в эпоху становления национальных государств), и рыцарственные методы ведения политики, – все было трачено молью! Карл Пятый получил самый большой куш на Земле, но как политик и человек остался в безвозвратном уже «вчера».
Главный его соперник Франциск Первый Французский был полной противоположностью Карлу, но зато плотью от плоти эпохи Возрождения. Жизнерадостный этот верзила, прекрасный поэт и плохой полководец продул Карлу важнейшие битвы и даже в плен к нему угодил, но история была на его стороне, и носатый француз, предававший все договоренности, «кидал» и «кидал» губастого австрийца, как мальчика, – так что, в конце концов, даже оказавшись в одном городе, они отказались встречаться друг с другом, и переговоры за них вели их ближайшие родственницы. Впрочем, за свои кидания Франциск заплатил сполна: Карл осадил Париж, и французский король умер… от огорчения. Впрочем, победа Карла была победой Пирровой: не имея средств закрепить победы, Карл вынужден был «подать в отставку».
Кстати, с Франциском они пересеклись впервые, когда Карл был еще только эрцгерцогом, а Франциск вдруг стал королем Франции. Когда австрийский посол приветствовал Франциска в новом качестве, тот брякнул, что и он посылает привет своему вассалу Карлу, – и это было, с юридической точки зрения, вообще-то верным, поскольку как держатель Бургундии Карл был вассалом французской короны. Посол рассмеялся и заметил на это: «Но ни один государь не является для вас более опасным врагом, чем этот вассал, сир!»
На выборах императора Священной Римской империи Франциск чуть было не опередил Карла. Однако тот вовремя заключил соглашение с банкирами всей Европы баронами Фуггерами, получил от них колоссальные займы на подкуп князей-избирателей и стал, в конце концов, императором. За финансирование этого амбициозного проекта Карлу пришлось всю жизнь расплачиваться с ними «золотом инков», – и вот еще почему Германия процветала в 16 веке куда как больше, чем владычица колоний Испания!..
Бесконечные войны с Франциском за обладание Италией (в них Карл все-таки победил), улаживание свар между католиками и протестантами в Германии, отстаивание австрийских границ от напора турок, – все это могло подточить и более могучий организм, чем тот, которым бог наградил «всемирного императора».
Карл буквально изнемог в этой борьбе и – редчайший случай! – добровольно сложил с себя императорскую корону в 1555 году. Германию и Австрию с их проблемами он отдал брату Фердинанду, а Испанию с ее колониями – сыну Филиппу.
Сам он уединился в монастыре в Эстремадуре (Испания), где вел жизнь почти отшельника, ухаживал за своим садом и чинил часы. Существует анекдот, будто однажды он решил заставить двое часов показывать одно и то же время, и не смог этого сделать. «Я не могу согласить даже двух часов! Как же я мог мечтать согласовать многие народы, живущие под разным небом и говорящие на разных языках?!»
Последние месяцы жизни он провел в совершенном религиозном исступлении и, вероятно, впал в безумие. Скончался властитель мира в 1558 году.

Филипп Второй – бюрократ-затворник

Свернутый текст

Благодаря гению Шарля де Костера Филипп Второй Испанский предстает в нашем сознании неким мрачным злодеем. В романе великого бельгийца Филипп еще мальчиком сжигает на костре свою мартышку и вообще выглядит полным выродком. «А король Филипп неизменно пребывал в злобной тоске…» – пишет Ш. де Костер. Но это была совершеннейшая неправда! Филипп и впрямь был главным врагом европейских протестантов, но чудовищем он отнюдь не был.
Он родился в 1527 году и воспитывался в Толедо. Этот принц имел массивные челюсти и нижнюю губу Бургундов и голубологлазость Габсбургов, но по духу своему он оказался истым испанским грандом, внешне чопорным, надменным, с бесстрастной миной на продолговатом лице, крайне набожным и галантным лишь в силу требований этикета. Впрочем, его письма к одной из дочерей приоткрывают другой облик Филиппа: любящего отца, тонкого ценителя красот природы и искусства.
Филипп имел изощренный, но парадоксальный художественный вкус. Он собирал картины И. Босха, полные гротескных ужасов ада, и экстатические полотна Эль Греко, а также, как и все Габсбурги, был весьма музыкален.
Однако никакие художественные изыски и гротески не могут смыть с него клейма душителя европейской свободы. Увы, он навсегда связал себя с силами средневековой реакции, уходившей в прошлое, – и этот неверный выбор подточил всю его гигантскую империю.
Весь его облик, как и облик его двора, являл собой некую окаменелость в то бурное время, когда за полвека его царствования столь многое поменялось в Европе. Любопытно при этом, что Филипп отнюдь не был темпераментным себялюбцем. Прекрасный математик, он всегда оставался человеком рассудка и долга, а не чувства, и сан короля воспринимал как свою «должность». Именно из чувства долга (ибо так надо) он ввел при испанском дворе этикет, принятый у бургундских герцогов. Персоны короля и королевы были священными, и никто не смел прикасаться к ним. Дело дошло до парадокса. Однажды (уже в 17 веке) королева, садясь в седло, запуталась ногой в стремени. Лошадь стала биться, еще минута – и она б понесла. При этом присутствовал весь двор, но ни один человек не сдвинулся с места, чтобы вызволить ее величество! Наконец, двое офицеров соскочили с коней, выпростали августейшую конечность из стремени, махнули на лошадей и галопом понеслись к границе. Ибо за нарушение этикета их ожидала казнь…
Проблемы с нижними конечностями вообще очень выпукло передают зимнюю оцепенелость испанского двора. «У королевы Испании нет ног!» – заявила гофмейстерина новой королеве (француженке по происхождению), и та подумала, что в этой странной стране королеве принято ампутировать ноги. На самом деле, имелось в виду, что королева должна ходить так, чтобы из-под платья не выглядывали ее туфли, – так семенят разве что девицы-красавицы в хороводе ансамбля «Березка».
Испанская мода того времени – это мода всей Европы, но она предписывала такие формы платья, которые бы максимально сводили на нет «греховность» женского тела. Буквально закованные в темные ткани и драгоценности, эти дамы зато полностью соответствовали католическому идеалу добропорядочности. Жесткие гофрированные воротники заставляли держать голову гордо полуоткинутой и почти неподвижной. Испанцы тогда словно пытаются остановить всякое движение жизни, подсознательно чувствуя, что оно работает не на них…
Король Филипп вовсе не был палачом или монстром, он был честным, искренним до глубины души бюрократом, запаренным на идее величия католической веры. Как-то он заявил в сердцах, что готов потерять десять жизней, если бы они у него были, и все свои владения, но только не править еретиками! Эта политическая и душевная упертость при внешней бесстрастности сделали его крайне несимпатичным для живых, проникнутых духом Возрождения современников.
Филипп верил, что совершает истинно благое дело, отстаивая католицизм по всей Европе. Он был королем-тружеником, проводившим по 12 часов в своем кабинете. Кстати, по строгому испанскому этикету в кабинет короля не имели права входить даже гранды Испании, – а только кардиналы и вице-короли! Креслу короля под балдахином, даже пустому, необходимо было кланяться, как будто его величество и впрямь бременит мебель своей персоной. Король два-три часа ежедневно проводил на коленях в молитве, ел обычно один, а затем – опять за работу. Он вникал во все мелочи, и хотя проявлял при этом недюжинный ум, мелочей все равно оставалось больше. Папа Пий Пятый ехидно заметил ему: «Ваше величество так много времени уделяет этим занятиям, что когда приходит время исполнять решения, уже исчезает их причина».
Филипп был женат четыре раза. Первая его жена, рано умершая португальская принцесса, подарила ему сына – знаменитого Дона Карлоса. Но лучше б она этого не делала! Вопреки расхожей легенде, Дон Карлос был сущим выродком: маленький, злобный, с дегенеративным лицом, он развлекался тем, что живьем запекал зайцев, приказал как-то ослепить всех лошадей на королевской конюшне и таскался с шайкой всякого сброда по ночному Мадриду в поисках приключений и жертв. Кроме того, принц увлекался (в пику отцу) черной магией и астрологией. Когда же он из вредности стал поддерживать протестантов, король лично возглавил крестовый поход против непослушного отпрыска. Однажды утром Филипп явился со своими придворными в его апартаменты, обезоружил Дона Карлоса, переколотил рукояткой шпаги все реторты, пронзил шпагой огромного черного кота, а принца заключил под стражу в одной из башен дворца, где тот вскоре и умер. Такова историческая правда, – быть может, более яркая, чем красивенькая легенда Ф. Шиллера…
Второй женой Филиппа стала английская королева Мария Тюдор. Это был абсолютно брак по расчету: мадам королева была на 12 лет старше и весьма некрасива. Однако бедняжка влюбилась в молодого Филиппа по уши и терпела от него даже и явное пренебрежение. Когда она умерла, англо-испанский союз сразу распался и вылился в откровенное противостояние.
Третьей женой его стала Елизавета Валуа, дочь французского короля Генриха Второго. Юная и красивая, она обворожила его, подарила ему двух дочек и умерла, потому что тогда Испания совсем не была курортом.
Четвертой женой Филиппа стала его родная племянница, моложе его на двадцать с лишним лет. Она и дала ему наследника (будущего Филиппа Третьего).
Филипп умер в 1598 году, страдая язвами на почве подагры. Испания бедствовала, истощенная непомерными налогами. «Если за сделку в 1000 золотых требуется заплатить налог в 300, то какая же это торговля?» – вопрошали депутаты кортесов. Ответить на это могли лишь немецкие и итальянские банкиры, которым Филипп платил дикие проценты по займам, да победители французы и англичане, на войны с которыми эти займы ушли.
Великая испанская монархия перенапряглась в малоперспективной борьбе за торжество католичества и через полвека почти загнулась…

«Кроваво-шелковый двор» на марше

Свернутый текст

16 столетие – время подъема национальных государств. Судьба Французского королевства, как никакая другая, это доказывает. Не раз враги осаждали столицу и даже вступали в Париж, не раз страна оказывалась в лапах экономического кризиса и политических смут. Да что там «смут», – настоящей гражданской войны! Какое молодое и мощное сердце нужно было иметь, чтобы выстоять в этих смертоубийственных обстоятельствах! А ведь Франция не только «выживала», она жила, – и как ярко, как красиво жила! Живописуя ту эпоху, А. Дюма-отец не грешит против истины, – он только ее упрощает…
Это было время расцвета французской культуры, хотя она еще в немалой степени питалась идеями, принесенными из-за Альп, из пышно угасавшей ренессансной Италии. Вся первая половина 16 века прошла в борьбе французов и испанцев за обладание итальянскими территориями. Победили, не только на горе французам, консерваторы испанцы и австрийцы. Однако французы остались, вероятно, самыми прилежными учениками маэстро итальянского Возрождения. Умирающий Леонардо на руках Франциска Первого – вероятно, самый яркий символ союза двух великих культур.
Французское Возрождение – быть может, не такое утонченное и одухотворенное, как итальянское. В нем больше брутального жизнелюбия и в то же время чисто придворной, салонной «красивости». Но это естественно: средоточием культурной жизни во Франции был королевский двор, самый пышный, веселый, распутный и полный интриг в тогдашней Европе. Его называли «кроваво-шелковым». Екатерина Медичи – жена Генриха Второго и мать трех других королей (Франциска Второго, Карла Девятого и Генриха Третьего) организовала из придворных красавиц «летучий отряд», который использовал любовные утехи как способ слежки. Один итальянец назвал французский двор настоящим борделем, – впрочем, забыв, что сама-то идея принадлежала его соотечественнице… Увы, французы, как дети, перенимали у итальянцев не всегда самое лучшее, – зато всегда самое яркое и приятное.
В 16 веке при дворе окончательно устанавливается политическая система, в основе которой – королевская постель. Король считается главой нации и источником власти, королева – дарует стране будущего монарха (между прочим, при стечении придворных масс обоего пола), а официальная фаворитка (по сути, вторая жена) осуществляет связи двора с широкой французской общественностью. Монархия была блестящая и вместе с тем еще вполне народная по духу: в большом зале королевского дворца Фонтенбло по пятницам устраивали балы для местных крестьян. Столь же демократичны были и нравы двора, к которому допускались тогда, по сути, все хорошо одетые люди.
Особое отношение у французов тех лет было к любви (ее культ) и к гигиене (ее почти полное отсутствие). Личный переносной стульчак считался предметом роскоши, его обивали шелком и бархатом, и этикетом вовсе не возбранялось принимать посетителей, сидя на этом троне естественных отправлений. Ночной горшок как предмет кокетства и похвальбы, – до этого в Европе больше никто и никогда не додумывался!
На таком-то вот разукрашенном стульчаке и нашел свой конец последний представитель династии Валуа – Генрих Третий, а с ним и весь французский 16 век…
Естественно, об этом монархе хочется рассказать подробнее.

Генрих Третий Французский – монарх, монах и циник

Свернутый текст

Генрих был шестым ребенком у короля Генриха Второго и его супруги Екатерины Медичи. Всего лишь шестым – но зато самым любимым! Во всяком случае, коварная до озноба мать мечтала о короне именно для него.
Скажем сразу: Генрих Третий – не самый масштабный, талантливый или яркий французский монарх 16 столетия, но, безусловно, именно в его личности и судьбе все конфликты эпохи получили свое самое сложное и экстравагантное воплощение.
Он родился в 1551 году и был самым «харизматичным» из сыновей «тигрицы» Екатерины Медичи. Изящный, красивый, элегантный и обаятельный, он с детства затмевал своих старших братьев. На коронации Карла Девятого в 1560 году толпа бОльшими криками приветствовала принца Генриха, чем самого Карла. А между тем, одному было тогда лишь 10, а другому – 9 лет…
С 16 лет Генрих стал главнокомандующим французской армией и проявил себя вполне достойно на этом посту. Но Екатерина спала и видела королевскую корону на голове своего любимца, – пусть пока не французскую… Огромные деньги и силы потратили на то, чтобы Генрих был избран Сеймом новым польским королем. Это случилось в 1573 году. Под такое дело шляхта выторговала у короля массу вольностей, так что власть польской короны была навсегда сведена к самому жалкому минимуму. Впрочем, пребывание в Кракове среди краснолицых напыщенных панов в мехах Генрих воспринимал как экскурсию. Когда в июне 1574 года он узнал, что брат Карл умер и теперь он, Генрих, должен занять французский престол, он буквально сбежал из Вавельского дворца. Маршал Сейма гнался за ним до самой границы, но Генриху удалось-таки улизнуть от своих польских подданных.
По пути во Францию Генрих задержался в Венеции. Здесь в его честь были устроены грандиозные торжества. Вся венецианская знать прошла перед ним единым сверкающим золотом и каменьями потоком, Генриху присвоили звание почетного гражданина города-республики. В Париж он явился совершенно новым человеком: нарумяненный, напомаженный, с серьгами в ушах, с массой попугайчиков, собачек и обезьянок, он больше похож был на директора фешенебельного цирка, чем на французского короля.
После коронации Генрих тотчас женился на доброй и мягкой Луизе де Водемон. Но – и здесь историки делают многозначительную паузу.
Трудно сказать, страдал ли Генрих определенным нервным расстройством или просто был чересчур артистичной, утонченной натурою, но образ жизни его отличался странноватыми контрастами. Периоды лени и изысканных оргий сменялись постами, покаяниями и молитвами. Современники обзывали Генриха Третьего «распутником» и даже «распутницей», намекая на его любовь к женской одежде и на отношения с фаворитами. Между тем, как всегда, они видели лишь вершину айсберга.
Безусловно, Генрих Третий не был банальным развратником. Он, как никто в королевской семье, был склонен к большому, глубокому чувству. И сперва это было чувство к женщине. В 1570 году он страстно влюбился в Марию Клевскую, и брак мог бы состояться, – но Екатерина Медичи решила вмешаться. Из политических соображений она быстренько выдала Марию замуж. Однако Генрих пронес чувство к Марии в своем сердце через Краков и через Венецию. По прибытии в Париж он первым делом хотел на правах короля развести Марию с мужем, – однако она умерла при родах.
Для Генриха это был огромный, страшный удар. Он испытал тяжелейшую депрессию. Помните Гамлета с черепом Йорика в руках? Генрих же долго после утраты Марии носил изображения черепов на одежде и даже на обуви. Мимолетные увлечения придворными дамами не излечили его. С некоторых пор он окружил себя «миньонами» – молодыми дворянами, которые были и его гвардией, и его… Впрочем, о каком-то ином характере отношений с ними достоверных сведений не сохранилось. Однако современников поражало, с каким сердечным пылом и щедростью относился он к ним. Нередко государь даровал им самые высокие титулы в королевстве. Половина французских герцогов – потомки «миньонов» Генриха Третьего…
Двор при нем называли «маленькой Флоренцией», намекая как на его утонченную роскошь, так и на особые предпочтения короля, которые французы почему-то называли тогда «итальянскими».
Вот описание одной из оргий в парке замка Шенонсо: «В тени деревьев прекрасного парка король, одетый женщиной, присутствовал на банкете, занимая почетное место. На нем было платье из розового дамаска, расшитое жемчужинами. Огромные рукава застегивались на золотые и серебряные бусины, которые были закреплены изумрудно-жемчужными трилистниками. Мочки ушей оттягивали серьги из изумрудов, жемчуга и бриллиантов. Бриллианты же сверкали в его волосах и бородке, окрашенной фиолетовым порошком».
Современник гугенот писал иронически, что иногда не знаешь, кого видишь перед собой: женщину-короля или мужчину-королеву. На том вечере в Шенонсо дамы, одетые в платья с вырезами на голое тело, прислуживали мужчинам, одетым в дамские наряды. После банкета состоялась оргия в римском духе.
Король ввел чрезвычайно изысканный этикет, сделав предметом поклонения свою спальню и свою постель. Королевской кровати (даже пустой) нужно было кланяться, как в Испании кланялись пустому королевскому креслу. Особое значение Генрих придавал одежде и уходу за собой. «После туалета Генрих надевал облегающий костюм, чаще всего черный или темно-коричневый, и специальной шпилькой закреплял на голове шляпу с эгреткой, украшенной драгоценным камнем». Он всегда носил на руках три кольца, а на шее – золотую цепь с флаконом мускуса, а также две пары перчаток: более тонких, и более пышных, с большими застежками, закрепленными шелковым шнуром. Почивал король тоже всегда в перчатках, пропитанных кремом для рук, а ел вилкой с двумя зубцами, причем весьма длинными, потому что огромный воротник мешал дотянуться рукой до рта.
Путешествовал Генрих в огромной, похожей на фургон карете со своими собачками (которых у него было несколько сотен), попугайчиками и обезьянками.
Увы, жизнь этого гедониста была не легкой и не счастливой. В 1578 году во время массовой дуэли почти все его «миньоны» погибли. Король воздвиг каждому мавзолей, а двух уцелевших сделал пэрами Франции.
Безусловно, это был второй страшный удар для Генриха. Он погрузился в глубочайшую депрессию, совершил паломничество в монастыри, жил как монах, соблюдая все ограничения и обряды. Его мучили ночные кошмары. Генрих велел перебить в своем зверинце всех хищников, так как однажды ему приснилось, что лев рвет на части его тело.

А между тем, расслабляться было нельзя: в стране вовсю бушевала война между гугенотами и католиками, причем полоса фронта прошла даже и через королевскую семью: младший брат Генриха возглавлял гугенотов. После его смерти главой их партии стал Генрих Бурбон (будущий Генрих Четвертый) – законный наследник бездетного Генриха Третьего! Все это обострило обстановку в стране до чрезвычайности. Генрих Третий лавировал между католиками и протестантами, но не устраивал ни тех, ни других. Парижане поддерживали католическую партию герцога Гиза, который метил на престол, а сестра Гиза демонстративно ходила с ножницами на поясе, грозя выстричь ими монашескую тонзуру в волосах короля: долой с престола, – Генрих, иди в монастырь…
Рейтинг монарха упал ниже нулевой отметки: в церквах открыто молили бога, чтобы тот поскорей прибрал «этого извращенца».
Генрих Третий вынужден был даже бежать из своей столицы. Пользуясь призраком прежней власти, он вызвал герцога Гиза к себе. Тот явился почти уже как король. Но в приемной Генриха его окружили верные королю офицеры и буквально искололи шпагами и пиками. Гиз успел-таки добраться до порога королевского кабинета и посмотреть меркнущим взором в глаза «переигравшего» его, но тоже уже обреченного человека…
После этого взрыв ненависти к последнему Валуа потряс всю Францию. Вряд ли и он не мог не понимать, что песенка его и всей династии Валуа спета. Роковой удар Генрих Третий получил 1 августа 1589 года, когда, сидя на стульчаке, дал аудиенцию своему убийце – католику фанатику Ж. Клеману. Тот нанес королю удар кинжалом в живот, отчего Генрих на следующий день скончался.
И все же к чести этого сложного и несчастливого человека нужно сказать: он сделал все, дабы корона досталась самому талантливому из возможных его наследников – Генриху Бурбону, королю Наваррскому, и за одно это Франция не может не быть ему благодарной…

Островной эгоизм как залог процветания?..

Свернутый текст

Почти весь 16 век англичане, можно сказать, отсиживались на своем острове. Их участие в войнах на континенте было незначительным, флот более-менее расцвел лишь к концу столетия. Но зато промышленность и торговля развивались весьма успешно, а политическая система страны была до поры до времени достаточно устойчивой и устраивала большинство населения. К этому социальному равновесию страна пришла через бури 15 столетия, через резню между сторонниками Алой и Белой Розы, в ходе которой была истреблена почти вся английская знать. Британцы извлекли уроки из этой войны, и хотя впереди были бури Английской революции 17 века, все же в основе политического мышления всех слоев английского общества, кажется, навсегда засела идея о компромиссе интересов как лучшей модели государственного и общественного устройства.
Итак, звезда Британии еще далеко не достигла своего зенита. Рядом с испанцами, итальянцами, французами, немцами англичане выглядели странноватыми провинциалами, – не очень отесанными, но довольно благополучными и до крайности самодовольными. Итальянский путешественник отмечал: «Англичане большие себялюбцы и очень дорожат тем, что им принадлежит. Они думают, что никто с ними не сравнится, и если увидят иностранца приятной наружности, то говорят: «Он выглядит, как англичанин; какая жалость, что он не англичанин».
Между тем, жизнь в тогдашней Британии была далеко не раем. В «Принце и нищем» М. Твена хорошо показано, на какую социальную деградацию была обречена значительная часть населения в ходе гонки за «первоначальным накоплением капитала». Развитие промышленности разоряло крестьян, да и многих помещиков. Неумолимая царица Рентабельность серпом проходила по массе судеб. Толпы разоренных крестьян наполняли пригороды столицы, превращая их в вертепы разбоя и разврата, а многие дворяне искали удачу на стезе пиратства.
Все большее влияние в стране приобретали буржуа с их жесткой идеологией самодисциплины и накопительства, – пуритане. Однако многим еще было грустно расстаться с нравами «веселой старой Англии», – тогда-то и родился миф о том, что в прежние времена англичане, дескать, были совсем другими: беспечными милыми гедонистами. Такими, как герои комедий Шекспира, хотя зачастую они и носят итальянские имена.
Впрочем, английский юмор и тогда уже выделялся своей специфической пряностью. Чего стоит, например, обычай на третий день свадьбы вызывать труппу актеров – больных из психушки!
Кстати, сами по себе свадьбы тоже были весьма примечательны. Мало того, что чуть ли не оргия устраивалась уже в церкви, но невеста должна была перецеловаться со всеми мужчинами, а наутро после брачной ночи «молодых» будили сумасшедшими серенадами и вообще, можно сказать, врывались в спальню, дабы убедиться, – все ли у них там ок! И это при том, что в среде знати, например, нередко заключались браки между 7-летними! Собственно, это были договоры между родителями «жениха» и «невесты» чисто материального свойства. Так что 14-летняя Джульетта была уже перестарком, и нередко до истинно супружеских отношений один из супругов не доживал, становясь жертвой скарлатины или какой другой детской болезни…
В Европе Англию называли раем для женщин, тюрьмой для слуг и адом для лошадей. Англичанка и впрямь имела больше прав, чем любая ее современница с континента. Путешественники отмечали, что англичанки, в отличие от голландок или немок, не сидят в лавках и не возятся с домашним хозяйством, препоручая все это мужьям и слугам, а сами только и делают, что красятся, наряжаются и ходят друг к другу в гости. Все отмечали красоту английских леди, но также и особенности английской моды, чересчур угловатой, аляповатой и «неповоротливой».
Тогда же всем путешественникам уже бросалась в глаза и любовь жителей туманного Альбиона к комфорту. Их дома сияли чистотой и уютом, что в сыром климате и неприятном соседстве с чужой нищетой было архинеобходимо.
Увы, английская политическая жизнь была далека от любого намека на уют. Правивший почти всю первую половину 16 столетия Генрих Восьмой оказался не только образованным человеком и неплохим спортсменом и музыкантом, но и гневливым параноиком, распутником и ленивцем. Он был женат шесть раз, – часть своих жен Генрих казнил по вздорным порой подозрениям, с частью развелся. Но лиха беда начало: чтобы развестись с первой женой – Екатериной Арагонской – ему пришлось переменить веру… Дело в том, что королева была ближайшей родственницей Карла Пятого. Портить с ним отношения папа не захотел и брак расторгать отказался категорически. Вот тогда-то Генрих Восьмой и «отпал» от католической церкви, перешел в протестантство, объявил себя главой английских протестантов (так сказать, «почетным святым и папой римским своего королевства») и на этом основании развелся с постылой Екатериной.
Этот внутрисемейный скандал имел далеко идущие для всей Британии последствия. Буржуазия неожиданно для себя получила идеологическую опору. И хотя английский вариант протестантизма мало чем отличался от католичества, а дочь Генриха Мария Тюдор (та самая дурнушка-жена Филиппа Второго Испанского) предприняла попытку возродить католичество на английской земле, все же Англия в целом осталась верной курсу короля-женолюба, что открыло ей новые исторические перспективы.
Наивысшего расцвета английский абсолютизм достиг при второй дочери Генриха Елизавете Первой, – одной из ярчайших женщин европейского Возрождения.

Бес рыжей дурнушки Бесс: Елизавета Первая Английская

Свернутый текст

По «черной» иронии судьбы, над первой звездой английского абсолютизма довольно долго висела угроза самому ее существованию. Елизавета родилась в 1533 году и была дочерью Генриха Восьмого и его второй жены Анны Болейн. Анна Болейн получила воспитание при французском дворе, была кокетлива, обожала украшения и наряды, но оказалась обвиненной ревнивым мужем в супружеской измене и казнена. Крошку Бесс король объявил незаконнорожденной и сослал в поместье Хетфилд, – с глаз долой, из сердца вон.
Елизавета выросла вдали от двора, зато среди книг, – почти, как Татьяна Ларина. Правда, читала она не столько французские и английские романы, сколько римских и древнегреческих классиков. Она получила прекрасное образование, знала древнегреческий, французский, итальянский, а латынью владела так, что могла свободно говорить и писать на языке древних римлян, а в минуты меланхолии утешалась тем, что переводила на английский труды Сенеки.
Судьба не наградила ее внешностью кинозвезды: у Елизаветы был неприятно грубый, «мужицкий» голос и блеклое личико. Но ясный ум и жизнелюбие делали Елизавету обворожительной.
Между тем, судьба распорядилась так, что молодость жизнерадостной от природы Елизаветы и впрямь была полна целых месяцев меланхолии. Когда умер ее отец и королем стал младший брат Эдуард (опять вспоминаем «Принца и нищего»), за Елизаветой стал ухлестывать один из временщиков, братьев Сеймуров. Едва она выкрутилась от наяна, как умер Эдуард, и королевой стала старшая сестра Мария, упертая католичка.
Она и Елизавету пыталась перетащить в католичество. Все это напрягало жизнь юной принцессы самым решительным образом. Протестантская же общественность страны возлагала надежды как раз на Елизавету, которая фактически была наследницей престола. Страсти порой разгорались просто шекспировского масштаба. Однажды Мария заключила сестру в Тауэр по подозрению в участии в заговоре. Впрочем, та пробыла в узилище недолго, и больше того – именно там встретила другого «заговорщика» – внешне совершенного мачо, но абсолютно бездарного графа Лейстера, с которым и связала свою личную жизнь на долгие годы.
Впрочем, личная жизнь Елизаветы Тюдор остается тайной за семью печатями до сих пор. У историков существует убеждение, что некий физический или психологический барьер всегда существовал между ней и мужчинами. Имея фаворитов и будучи невестой всей Европы (в ее женихах побывали и Филипп Второй, и Генрих Третий, и чуть ли не сам Иван Грозный), Елизавета никогда не допускала «последней близости». Так что легенда о «королеве-девственнице» (при стольких-то поклонниках!) – вовсе не миф! Как-то она сказала, что ни одной, даже самой близкой, душе не откроет тайну. И даже пронырливые враги испанцы не узнали точно ее секрета…
Как и ее отец, рыжая Бесс была до мозга костей прагматиком. Однако говорить о том, что она обладала сверхгениальным умом государственного деятеля – определенное преувеличение. Она умела подбирать слуг и советников, – это да! Ее канцлер лорд Берли и ее глава внешней разведки Уолсингэм были гениями своего дела. Но – не получили от рыжей Бесс ни копейки сверх положенного им жалованья! Все дары неумеренно валились на Лейстера и других фаворитов. Даже то, что Елизавета избрала протестантство, имело под собой не только (а возможно, и не столько) политическую причину, сколько чисто личную: папа, вслед за реальным отцом, объявил ее незаконнорожденной. Елизавете ничего и не оставалось, как после такого плевка порвать с дотошными католиками.
Впрочем, англиканская церковь – наименее протестантская изо всех протестантских церквей. Практически полностью сохранена пышная католическая обрядность (Елизавета любила помпу), только церковь вышла из-под власти римского первосвященника.
Естественно, эта полуреформа не устраивала буржуа, пуритане роптали. Елизавета обрушивала на них гонения, каких не удостаивались от нее и католики.
Елизавета умело балансировала между различными силами. Но ведь еще и «судьба Евгения хранила». Когда в 1588 году буря разметала огромный испанский флот с экспедиционным корпусом, направлявшимся к берегам Британии («Непобедимую Армаду») судьбы королевы и ее королевства висели буквально на волоске: в английской армии было всего несколько тысяч солдат.
Занятно, что и при подготовке отпора испанцам королева старалась экономить. На чем она и впрямь никогда не экономила, – это на нарядах и украшениях. Елизавета переодевалась по несколько раз в день, а если выезжала, что все ее 3000 платьев тащили следом. Драгоценностей на себя Елизавета даже в те нескромные времена навешивала бездну, так что особенным вкусом в глазах международной общественности она себя вовсе не зарекомендовала.
И все же она до последнего оставалась обаятельна, мила, любезна (хотя порой и коварна) и жизнелюбива, как истая дочь Возрождения. Ее день начинался с танцевальной зарядки: без того, чтобы и в преклонном возрасте не протанцевать пяти-шести танцев, она за письменный стол не садилась.
В 1588 году умер ее многолетний друг (полудруг?) граф Лейстер. Его заменил его же собственный пасынок граф Эссекс. Графу было 22, королеве 56, но она вела себя с ним, как юная красавица: дулась, ревновала, кокетничала. Эссекс пытался покрыть себя славой на поле боя, но слава, видно, решила, что ему хватит и королевского одеяла.
Эссекс был горяч и вряд ли удовлетворен отношениями с коронованной девственницей. Скандалы между ними возникали нешуточные и публичные. Однажды в Тайном совете они заспорили, Эссекс захотел уйти. Елизавета схватила его за уши и закричала: «Пошел к дьяволу!» Эссекс побелел от гнева и оскорбления: «Такого бы я не снес и от вашего отца, мадам! Я ваш подданный, но не раб!»
В 1601 году Эссекс ввязался в заговор против Елизаветы. С самого начала обреченный на неудачу. Елизавета была человеком долга: фаворита пришлось казнить.
Но с этого момента и ее звезда начала закатываться. Временами наступали помутнения рассудка, и она втыкала кинжал в ковры и гобелены (вспомним смерть Полония?), почасту повторяя «Эссекс! Эссекс!» – и неудержимо плакала.
Когда жизнь уходит из натуры жизнелюбивой – это особенно драматично. Последние месяцы королева практически не спала. Она не меняла белье и платье, не ложилась в постель, боясь, что умрет. Она металась по спальне, иногда в изнеможении падая на груду подушек, которая была раскидана по всему полу. И снова – бдение, и снова страх приближающегося конца.
Последний день она провела в постели и уже едва слышно назвала (практически указала на портрет) своего наследника. Им стал сын Марии Стюарт Яков Шестой Шотландский.
3 апреля 1603 года Елизавета Тюдор скончалась, а вместе с ней и ушла в прошлое и эпоха английского Возрождения.

Остальная Европа

Свернутый текст

Парадоксально: эпоха Возрождения, начавшаяся в Италии еще в конце 13 века и угасшая лишь во второй половине 16-го, как-то не укладывается своими свершениями в рассказ о европейском 16 веке. А ведь для немцев, французов и англичан Ренессанс – это всего-то несколько десятилетий, часто не полный век, и начинается он значительно позже итальянского. И, тем не менее, Ренессанс как исторический шанс расцвести использован французами и англичанами гораздо полнее, чем итальянцами. Дело не в шедеврах искусства: итальянцы сделали здесь гораздо больше. Дело в исторических дивидендах, которые получила для дальнейшего развития нация. Французы и англичане в итоге сделали главное – создали национальные государства. Испанцы свое государство, по сути, разрушили. Немцы и итальянцы его просто не создали. За это первые расплатятся в 17 веке катастрофой Тридцатилетней войны, а вторые – длительным упадком в течение трех последующих столетий…
Но все же: заглянем в Италию, Германию и Нидерланды 16-го столетия.
В начале этого века Италия теряет национальную независимость. Но творческий импульс Возрождения здесь так силен, что пышное итальянское угасание растянется на целый век. Италия как колыбель католицизма станет главным очагом Контрреформации, – крестового похода католиков против протестантов. Орден иезуитов (основанный испанцем Лойолой) – это Контрреформация; пышные храмы Рима (включая собор Святого Петра) – это тоже Контрреформация.
С помощью испанского золота папы запускают колоссальную пропагандистскую машину, организуют шпионскую сеть по всей Европе. О, святым отцам есть, что терять! И кстати, на первых порах они добиваются ощутимого успеха. К концу 16 столетия католиков в Европе значительно больше, чем протестантов, и они намного богаче и влиятельнее.
Наконец, папы начинают почивать на лаврах. 16 век для папского Рима (для города) – это время безграничного мотовства и прожигания жизни. Неиссякаемым потоком течет в Рим испанское золото. Римляне просто перестают работать. Вернее, востребованы только три профессии: нищие, разбойники и проститутки. 800 публичных женщин на Рим, женское население которого составляло 35 тысяч! И это только учтенные. А сколько куртизанок, выдававших себя за знатных матрон, а сколько «свечных потаскушек» (то есть деклассированных пьянчужек) оказалось за бортом папской переписи!.. Папский Рим вспоминает все грехи Рима древних императоров, и вот уже фактически официально регистрируются однополые браки, причем они сопровождаются венчанием в церкви!
Не менее пышно угасает (вернее, пока только отцветает) Венеция. Этот город-республика баснословно обогатился в 13–15 вв. за счет средиземноморской торговли. Но Великие географические открытия изменили основные торговые пути, и «Моря царица, Веденец славный» вынужден был проматывать накопленное уже без каких-либо серьезных исторических перспектив для пополнения кошелька. Однако венецианцы делали это с неимоверным великолепием и широтой. Расцвела венецианская школа живописи (Веронезе, Тициан, Тинторетто), славящаяся своим изумительным, роскошным колоритом. Ну, и мы уже знаем, какой культурный шок пережил от контакта с Венецией и ее соблазнами Генрих Третий Французский…
И все же Италия все больше становится раем лишь для туристов. Приехав из бурной, неустроенной Франции в знаменитую и тихую Флоренцию, Мишель Монтень был разочарован: «Я не знаю, почему этот город считается красивым; он красив, но ни в коем случае не превосходит Болонью и немногим лучше Феррары и уж не идет ни в какое сравнение с Венецией. Однако, по правде говоря, приятно смотреть с высоты собора Дуомо на бесконечное множество домов, усеявших холмы на два-три лье вокруг». Вы заметили, – Монтень говорит о домах и крышах, словно живая жизнь уже оставила пустыми прекрасные футляры, уйдя отсюда под небеса иные…
Жизнь в Германии отличалась своими парадоксами. Несмотря на Крестьянскую войну, вражду католиков и протестантов, продолжавшиеся как эхо средневековья процессы над ведьмами Германия в целом процветала. Нюрнберг, Аугсбург, Гамбург были богатейшими городами с массой искусных ремесленников, с бездной ловких торговцев и финансистов.
Во главе всех них стояли бароны Фуггеры – те самые, что сделали императором Карла Пятого, а потом десятилетиями высасывали из его карманов в виде диких процентов американское золото.
«Обедали в зале, где было больше золота, чем красок, – вспоминает мемуарист. – Мраморный пол был скользким, как лед. Огромный стол, стоявший посередине, покрыт венецианским стеклом, стоившим больше тонны золота». Герр Фуггер показал гостям дом, в котором мог бы разместиться весь императорский двор, а также свое казнохранилище, на сокровища которого можно было бы купить империю. Мускусная роза была впервые в Европе привита в саду герра Фуггера, а садовник другого немецкого финансиста впервые стал разводить тюльпаны…
О, кто мог догадываться тогда, что вся эта бюргерская «лепота» через полвека пойдет прахом, захлебнется огнем и кровью Тридцатилетней войны!..
А вот соседние Нидерланды благодаря войне за свою независимость сполна испытали все эти ужасы еще тогда!
Нидерланды считались частью владений испанской короны, но ничего общего с обнищавшей от отсутствия собственной экономики Испании они не имели. С глубокого средневековья Нидерланды были регионом процветающей торговли и ремесла. Они давали Карлу Пятому едва ли не половину доходов, – это с учетом даже и американского золота! Естественно, испанцы вцепились в сии туманные золотоносные территории мертвой хваткой.
С точки зрения средневековых законов они были правы: Нидерланды – ленное владение Габсбургов как наследников Бургундов. Но эти законы вступали в противоречие с логикой развития экономики, с подъемом национальных государств, – с самим ходом истории. Когда нидерландские подданные «их католических величеств» перешли в протестантство, они сделали важнейший идеологический и политический выбор, – они взяли курс на самостоятельность. Та мясорубка, на которую обрек голландский народ тупой солдафон герцог Альба, привела в ужас даже самого Филиппа Второго. Через год он отозвал ретивого герцога. «Вы ссорите меня с моими подданными!» – кричал король. Но дело было сделано: после такого «умиротворения» Нидерланды пошли в бой за свободу уже до последнего.
Конечно, при европейских дворах события в Нидерландах воспринимались как нечто неприятное, но вполне локальное. Гораздо важнее казалась очередная булла очередного папы или очередной брак очередной принцессы или же короля. Мышление современников не поспевало ни за научными и географическими открытиями, ни за политическими событиями. Будущее казалось неясным, волнующим и… прекрасным?
Европа была молода и полна сил для дальнейшего…

http://www.library.ru/2/liki/sections.php?a_uid=93

Отредактировано Виктор Мануэль Доротео (2011-06-05 01:55:06)

+1


Вы здесь » Старая Франция » Советы по отыгрышу » "Этикет"